Читать интересную книгу Межгосударство. Том 2 - Сергей Изуверов

Г-образную пронацию, в три погибели, отклячив оттого раздавшийся, тупым нетранспортирную изонефу, опоясывающую ночную стоянку, миркуя о многом, себя женой друида. Привал вытрясся из рюкзака в скором после предыдущего. Старуха-напыщенная порошковая ведьма корячилась, Готлиб решил расстараться костром, отрядил Гримо собирать ветки, в редкой манере, пиявки шарлатана на спине больного циклопа, разбросаны по длительному предгорью, сам взялся шарить огниво в перикарде, старухой. Скрывался универсум-реквизит, до того совал в имущество многих других, большей части умерших, но не утративших права владения. Повторимся: чего во вместилище не. Пузыри с естественными соединённые стеклянными с колбами, вакуум уничтожался синими пузырями, могущими разрастись очень, привнести собою в константический мир особого рода плесени, фигурки десяти последних американских от Гаррисона до Пирса, из многих трав, охраняли мешки со горгониевыми головами (в сумку как дань вальпургиево-инкубной традиции), полуразобранная модель «Ракеты» Стефенсона, детали из амулетов мира, колёса из сандалий Иоанна Крестителя. Что за нах? Огниво вот искал, хитрец-замойщик кровавых пятен извлёк давно нащупанный. Хочу чтоб затрещало, так не услышим воя вокруг. Глупо, как всё в области жирных губ на тебе. Где этот Гримо? Получил наряд на сушняк. Хуепрапорщик. Где, не видно его. Так ведь ночь, ничего не видно. Это только ущербным (очередной поклон стереотипии, приверженность в Герде не то, сильна, иногда восставала, должна была произнести, ждала удобного с начала эвристической экспедиции), но и так его нет. Стало быть забрёл. Ветки на земле, кажется оставленной наковальней. Вставай, осёл, и иди ищи. Перехватят конкуренты как первого открывальщика, кто кадрозаменится? Мать, не гневайся. Пойду. Господин Гримо, господин Гримо-о-о. Скакал с мориона на морион, оскальзывался, приседал, плие за реливе, махал руками, эхаппернёт дальше, на у джентльменов трофей опираться не. Нигде не было сколь не драл, не так отчаянно и драл, трепетал громады гор, обитателей, могущих для смены пейзажа в предгорья. Попалась куча хвороста, с отвращением, растоптанная, Гримо не признавался. Сама бы, раз в темноте нужду справлять как в день летнего солнцестояния, бормотал, понося. Нашёлся в двадцати от хвороста. Навзничь, подле удобренного яйцеклетками Мнемосины бонсая. Эй, эй, чего разметался? – одной трогая шею, другой выставляя трость и по сторонам. Украдкой страх, подле человеческого существа, сразу навалился, с оглядкой ожидая как и чем станут противиться, хоть и вёл всю о бок с указанием на, чего нет, мешочками выдаваемыми за золотые и индифферентным предательством, прошлое за плечами, отдалённо на открывшийся мир, мозг принимал сквозь две дюжины устроенных в разное время призм, раскалывая обстоятельства в калейдоскоп и собирая в иную мозаику. Некто всё это время вокруг, присматривался, улучив, сотворил с Гримо. Затаился поблизости, неизвёстно что замышляет. Застонал, приподнял голову, перевернувшись с живота на спину, сел. Потёр, собрался взяться за щёки, Готлиб за шиворот, миссия протуберанцев, движением поднял, потащил к Герде. Шагнув за линию спустил чрез пяткоклапаны изряднейшее (до того не верил в эти шаманские пляски и про себя высмеивал), страх цеплялся за правую брючину ошуюю, между камней, подумывая, не отстать ли и об отбитых боках. Герда ждала, вглядываясь в приближение. Что за нах? Сам бы рад узнать. То ли кто-то попросил закурить, то ли… Не то. Не нападал. Рассказывай по порядку, Авраам родил Измаила, дальше. Я пошёл за ветками, собирал сколько находил. Потом слышу, кто-то собирается с мыслями. Стой, добрый человек, кто таков? Назвался. А ты кто? Уходи отсюда, здесь лабильное лихо, отвечает. А ветки из носков потом вытряхивать буду? Что-то навалилось. Исчезла сила рук и ног, пришлось выронить. Ближе, слышу. Тут понял, лучше бы огонь вообще не изобретали, но не смог ослушаться. В голове туман, хотя в своё время забирался довольно глубоко в шахты. Впереди полудерево, под ним человек. Плечом о ствол и смотрит на меня. Небольшого роста, в селе бы такого не примечали, вроде была бородка, точно не разобрал. И глаз не вполне один или нечто подобное с правой стороны лица. Не вполне сросшиеся или нечто подобное. Не боишься меня? Ты ж не тёща с помповым, а сам боюсь. Многие меня страшатся, да редко кто нет. Я на это ничего, ведь вопроса не задал. Худо будет если лаптями не отгребёшь. Давай дровницу на колёсах и улетаю. Тогда тяжесть, ни за что не пойду в атланты. Сперва противился, потом резко подломился, лбом о землю, а та усеяна. Знаешь ли кому рожи корчил? Лиху этому что ли? Так сразу и подумал, больно лихая наружность. Сзади ранец привешен, мож он фронтовик, квадратный и с допкарманами, но точно не горб. Какое усугубление могло поступить от? Перечислить, перебивая, алхимические элементы, с Трибуле, закончив воссозданием образа настоящего в преломлении света из будущего. Герду просветить по вопросу Лиха. Что тут рассказывать? Уверен, я бы нашёл несколько слов, вкратце. Кто-то разбудил, с тех пор факитемало в Худых. Иногда может привести к смерти кто занёсся. Как на счёт безоговорочной во втором? – уже тише, придвигаясь ближе. Тростью по башке, да и он снова уснёт? Боишься, что услышит? Правильно боишься. Ещё никто не, как понятно из того, по-прежнему здесь. А мимо пройти втянув живот даст? Если не трогать? Как, интересно, ты вздумал его трогать? Это он тебе затронет, ваша давешняя встреча покажется московским чаепитием. Ладно, всем сопеть в две. Эй, эй, а ужин уже отдан врагу? Завтра спозаранку дам пожрать. Пока-терпите-уже-двое-суток-терпим. Не облезете (жаль, фразеологизм, обширное хождение, равно и «жрите молча», никогда не утолял). Надо было того супца, разбойники кашеварили, торговец древностями, поднимая ворот фрака к ушам. Улёгся на целину, облокотив патлатую на шляпу, смежил очернённые. Караульного не стали, храпела скрюченным, причмокивал жирными, Гримо не ложился и сидел на земле, сомкнув руки вокруг коленей, слушая горы, чудилось отдалённое, со стороны пиков, стенание, Лихо, услыхав рифмованное творенье о своей горькой (почему у Лиха один глаз? Видно волосы второй прикрыли или с дерева упал в который раз и ресницы синяком заплыли), разжалобился, поливал слезами её, лёжа на гробу-кровати, подле на тумбочке подшивка технического кондуита «Зодчий», в ногах реторты, согревая пещеру, свет из пяти перископов обратного действия, устроенных в скале. Путешественники (не отошли от Солькурска на сто вёрст, а уже) перед рассветом в серости утра. Гримо уже не, Герда поднялась раньше только для, растолкать Готлиба. Как видно, в глубине души нравилось друг к другу прикасаться. На завтрак сжевали по худой лепёшке, старухой, образом привела в упорядочение утоление и возникновение жажды. Где навострилась стряпать такие чревосферы? В Новом замке под оком. Да, угодило тебе с родственниками, такая вразумительная наследственность, а что вышло? Знал бы твой Невшатель, какой сварливой его правнучка войдёт в столетие, наверное три раза подумал, прежде чем поощрять шевеление под гульфиком. Стоп машина, почтенные, вмешался, становясь между сторонами-контр-флоат-блефами. Не склочничать с самого утра. Вам откуда знать, мсье затворник? Вам с утра посклочить кроме с отражением, было не с кем. Лилит, когда ещё жили браком, любила с утра задираться. За это очень не любил. Куда же она девалась, эта ваша супруга-героиня? Умерла. Скандалила утром, поскользнулась в луже крови, размозжила голову о край свинцового эшелетта. И вправду ничего хорошего, но и невразумительно плохого. Слышишь, моя степенная ведьма-дочь амок-нетопыря, здесь хоть и нет решётки, так вот, можешь о пирамидку на трости припасть. Только привет-пока, если бы всякой зороастрической дряни не нёс. Сборы не множества времени, если разобраться, никаких совершений, поскольку что собирать, людские вы орды? Вооружилась сумкой, подобрали трости, двинулись (Марко Поло смеётся, Али Экбер Хатай не хочет этого слышать). Горы более надменно, пихтокроны, новую полосу на карте, вела ко второму от леса пику хребта, к следы. По правую завязался скудный овринг, куртуазящий вдоль размножащихся в отдалении деревьев АПЗ-20, к алатау. Подножие не смущало, в прошлой жизни посылал в манду вертикали. Взялись как за ещё не отброшенный хобот (молочный) за хвост матери. Сперва энтузиазм слишком крутым, не мучительным, сил по утреннему мгновенью, после нескольких часов с минимальным мозговой деятельности, хоть торгуй на заграницу. В голове спиры Герда, обтуратор в твёрдую косогора, кряхтел на старогреческом Готлиб, по сторонам, ожидая Лиха и подвластных ему, последним Гримо, рассчитывая, когда-нибудь станут поменьше тиранить и обретёт задуманные черты этоса. Глядел исключительно под собственные, не удостаивая вниманием окружающую обитания многих. Под парселену в всё выше, серый риолит наливался, редкими дикими монохазиями, афониями горных фаэтонкондоров, отражающими солнце обсидиановыми отвесами. Тропа беззаботно среди валунов и кустарников, всё выше, нависали проходимые скалы, деревья из несуразно, из стены комнаты. Четверть часа лифта, на где должен шаг мёртвая рукокрылая. Нет ничего особенного, в прорытых под горами тварей как рыб во всемирном садке, одна вылетела и отчего-то, пройти бы мимо, Герда усмотрела дурное предзнаменование, все трое долго над мертвецом животного мира, рассматривали, старуха поджопники тростью. Не брезгуя за кожистое обретение в портплед, вознесение пролонгировалось. Жаждавшие равнины стали наливаться ртутно-свинцовой каторжностью, спина батарчиной, культивируют страшил и отдебатированные перед судом головы. В ловком месте натурой устроен стапель с отвесными краями, решили рекреацнуть, расселись, с лицемерудовольствием прицелились вниз, уже проделанный. Адыр, слева собирательный всех лесов, чёрной точкой будка, на юго-востоке, на пределе видимой корпускулярности, суфляр из карная оставленного эрзацсплетения. Осмотру на месте и иные места помешала рухнувший нетопырь, не более живой предыдущего. Готлиб и Гримо, глаза ладонями, вглядывались, взялась за изучение эффекта. Мож эпидемия? Эпидемия. У первой целостность головы, у сей распорото брюхо. Разверзшееся чрево твари, окончание значительного мизгиря. Ну и аутопоэзистическая же мерзость. Гримо с безразличием, старуха, желая поддержать сложившееся о как о какой-то степени ведьме, к земле, смелую экзентерацию. Кеглем в полкулака, членистоноги салдой и мёртвыми глазами. Сожрала, а потом подохла? – с отвращением криптоархеолог. Лучше не показывайся на факультете происхождения видов. Вспороли и засунули, вот и вся индукция. По наши милости? Это Лихо шалит, негромко Гримо. Я точно знаю, он ещё вчера не понравился мне как человек.